Государь  - Олег Кожевников

Задержка имела лично для меня и свой плюс, я наконец-то смог утолить свой животный голод. И никакими-то там монпансье, а настоящим горячим обедом. Мы с поручиком Хватовым посетили расположенную невдалеке харчевню. А потом появился и Первухин, но я не стал его загружать своими поручениями. А узнав, что мой денщик так и не обедал, занятый подготовкой боксов для содержания пленных, дал ему сто крон, добытых им же, и отправил обедать в ту же харчевню, где недавно был с Хватовым. При этом заявил:

– Дима, на эти деньги ты должен накормить всех, кто вместе с тобой занимался моим поручением в казармах. И не экономь, накорми людей по высшему классу. Тут цены не кусаются, и сто крон на это хватит. Местные торговцы все еще с удовольствием принимают австрийские деньги. Их нужно быстрей тратить, а то через неделю они превратятся в цветные фантики. И еще, долго в харчевне не сидите. Через час чтобы все были здесь. Поручик обещает, что через час все цепи будут установлены на колеса. А ты знаешь, что господин Хватов болтать не любит.

Первухину повторять не пришлось, он воскликнув:

– Благодарствую, государь!

Схватил сотенную купюру и чуть ли не бегом направился к автомобилю десантного отделения ефрейтора Никонова, а я с чувством, что сделал что-то хорошее, забрался в кабину «Форда». Устал я, и хотелось просто отдохнуть, ни о чем не думая, а тем более не изображать из себя великого князя, генерал-лейтенанта и великого стратега.

Максима в кабине не было, и, слава богу, не нужно было что-нибудь приказывать, командовать или просто разговаривать. Можно было сбросить с себя маску великого князя, помолчать и даже подремать. Лепота, одним словом. Но отключить мозг и как-то забыться не удалось. Правда, мысли были не о деле, а о всякой чуши – о том, какое же я произвожу впечатление на окружающих меня людей начала двадцатого века. Веду ведь себя не так, как должен вести себя аристократ, представитель дома Романовых. Общаюсь с нижними чинами не так, как генерал, а как какой-нибудь подпрапорщик, выгнанный из университета. И как заводской мастер лезу со своими поучениями, как что-нибудь наладить или отремонтировать. Вон даже руки стали как у мастерового – ободранные, с намечающимися мозолями. Не такие, как были в момент моего вселения в тело Михаила Александровича. Так я и продолжал бы себя грызть, если бы в голове не всплыла фраза, как-то брошенная водителем Максимом:

– Вы, Михаил Александрович, чисто Петр Первый. Не гнушаетесь грязи и работы простолюдина. При этом еще и в боях пулям не кланяетесь. Я когда учился в университете, состоял в антимонархическом кружке. А после того как посмотрел, как вы ведете себя в боевой обстановке, да и просто в жизни, стал сторонником самодержавия. Да за вас любой боец спецгруппы готов свою жизнь положить!

Тогда я посчитал это высказывание реакцией эмоционального пацана на события, случившиеся на станции Лазаревская под Нарвой, а вот сейчас они помогли мне восстановить душевное равновесие. Мысли, первоначально бродившие в голове как попало, описав круг, все-таки вернулись на магистральную линию. А именно на действия корпуса, начавшего выполнять авантюрный план, возникший в голове дилетанта в военном деле, бывшего сержанта. Как уже не раз бывало, сущность Михаила, воевавшего много лет и получившего громадный военный опыт, опять попыталась воздействовать на сущность сержанта. Опять обозвала основную сущность идиотом и безответственным авантюристом из будущего, который загубит жизни подчиненных ему людей. Одним словом, всячески мешала главной сущности размышлять над возможными опасностями, которые могут ожидать корпус, когда он займет Ковель. Кстати, вредоносная боковая сущность теперь не сомневалась, что корпус все-таки возьмет Ковель. А совсем недавно весь мозг проела своими гнусными прогнозами. Вот и пришлось ей об этом напомнить. А еще то, что она – такая грамотная и образованная – профукала империю, и Бог ее за это покарал пулей, которая снесла полчерепа славного генерал-лейтенанта. И приходится идти на авантюры, чтобы хоть как-то нормализовать ту ситуацию, до которой довела страну вся эта «голубая кровь».

Всю эту интеллектуальную перебранку внутри головы прекратило появление Первухина. Мой денщик явился, чтобы доложить, что распоряжение великого князя выполнено и сто крон потрачены. По выражению его довольной физиономии можно было предположить, что деньги потрачены не только на еду. Но я не стал проводить расследование, а кивнув, приказал:

– Ну, давай тогда занимай свое боевое место в кузове. И кстати, ты взрывчатку в железный ящик положил? Не будут динамитные шашки по кузову болтаться?

– Как можно, Михаил Александрович! Я же до ранения сапером служил и знаю, как с взрывчаткой обращаться.

– А я знаю, что у тебя свербит что-нибудь взорвать. Вон в сарае у нашего дома в Житомире поручик Хватов обнаружил пять динамитных шашек. Я пошел в баню, а его послал за приготовленными тобой березовыми вениками, так вот под ними он нашел твою динамитную заначку. Я уже не стал тогда тебе за это вставлять, а вообще нужно было. Матренины пацаны могли найти динамит и устроить в резиденции великого князя неплохой фейерверк. Ладно, Бог миловал, но ты заруби себе на носу – больше никаких заначек. Весь динамит должен храниться в одном месте – в железном ящике, в кузове.

– Так тогда я приготовил динамит для выполнения вашего задания – устроить бутафорские взрывы во время учений 9-й дивизии. Выезжать нужно было рано, вот я и положил динамит в сарае. Но обещаю, государь – больше я так делать не буду.

Первухин попытался еще что-то сказать, но не успел. Появился Хватов и что-то буркнул моему денщику, и тот мгновенно испарился. Поручик доложил, что цепи на колеса установлены и мехгруппа готова начинать движение. Ну что же, мне оставалось только сказать:

– Командуй, поручик! «Форд» будет двигаться, как обычно, за четвертым автомобилем. Все, действуй, увидимся в Ковеле.

Хватов козырнул и направился к своей командирской «Шкоде». Как только он отошел, в кабину забрался Максим, и через несколько минут мы тронулись.

На удивление дорога в Ковель была вполне приличная. Конечно, по меркам этого времени. Не полоса грязи, а хоть и разбитая, но зато гравийная. И по ней можно было двигаться без всяких цепей. Я когда это увидел, сразу же приказал Максиму подать сигнал клаксоном – это была команда колонне остановиться. Когда к «Форду» подбежал ничего не понимающий Хватов, я заявил:

– Поручик, не волнуйся, все нормально. Вот только я смотрю на этот ковельский тракт и думаю, что цепи нам на такой дороге не нужны, да и гусеницы на «Опелях» тоже. Нужно поберечь эти приспособления для настоящей грязи. Опыт показал, что цепи весьма недолговечны и, зацепляя этот гравий, они через несколько верст развалятся. И придется в Ковеле опять искать мастеров, чтобы чинить цепи. А в боевой обстановке задержка может нам многого стоить. Лучше потерять время сейчас, чем во время боя оказаться коровой на льду. Так что давай, поручик, командуй, чтобы цепи и гусеницы с колес снимали. Прокатимся до Ковеля с ветерком!

Задержались мы где-то на час, и то из-за гусениц на «Опелях». Пришлось поднимать задние колеса этих тяжелых трехосников. Но зато потом действительно ехали с ветерком – до окраин Ковеля добрались за 38 минут. И въехали в город как победители. Все было уже кончено – враги либо пленены, либо уничтожены. Это мне доложил есаул 1-го Уральского казачьего полка. Его сотня охраняла западные предместья Ковеля, куда и привела колонну мехгруппы гравийная дорога. Естественно, я начал расспрашивать есаула, как проходил штурм города. Когда он услышал слово штурм, то чуть не рассмеялся, удержало только то, что он стоял перед генерал-лейтенантом, командиром его корпуса. Оказывается, его сотня, применяя только нагайки, взяла в плен почти триста австрийцев. Многие буквально умоляли взять их в плен. В основном это были те, кому повезло вырваться из центра Ковеля и из казарменного городка. Там действовали полки Туземной дивизии, а джигиты, ступившие на тропу войны, – это страшное зрелище. Особенно если им оказывают сопротивление. А перестрелка в городе произошла только возле казарм. В ходе этого боя Ингушский полк потерял шесть человек, ну и горцы пришли в ярость. Из австрийцев уцелели только те, у кого получилось добраться до казаков и сдаться в плен. У Ингушского и Чеченского полков пленных не было. А еще, как было известно есаулу, во время взятия Ковеля бои и потери были и у 9-го уланского Бугского полка. Во время того боя применялась даже артиллерия. 9-й конно-артиллерийский дивизион полковника Кантакузена, наконец-то дорвавшись до дела, буквально разнес здание гимназии, где австрийцы организовали свой опорный пункт. Австрийский полковник, организовавший этот узел обороны, думал, что двумя пулеметами, установленными на втором этаже гимназии, ему удастся отбиться от неизвестно откуда взявшейся русской кавалерии. Но лавой на пулеметы даже лихие уланы не пошли, а вызвали для устранения пулеметов артиллерию. Артиллеристы, соскучившиеся по работе, взялись за дело основательно и не успокоились, пока гимназия не загорелась и практически из всех окон не начали вырываться языки пламени. Неизвестно, скольких австрийских солдат полковник смог организовать для исполнения своего долга – ни один человек не спасся из объятой пламенем гимназии.